ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР В МЕТАСТРАТЕГИИ

© 1999 г.

 Еще недавно само понятие “человеческий фак­тор” заключали в кавычки, подчеркивая тем са­мым, что человека, человеческое общество нель­зя отождествлять с другими факторами, рассмат­ривать наравне с ними. Роль Человека априорно воспринималась как основная, центральная, оп­ределяющая развитие общественной системы. Генезис этого подхода, впрочем, — не столько на­учного, сколько мифологического характера. Между тем немногие вопросы вызывают такое количество полярных, противоречивых сужде­ний, как вопрос о самом человеке.

К началу нынешнего столетия уважение к че­ловеческой личности, вера в ее безграничные возможности получили широкое признание. Зна­менитое горьковское: “Человек — это звучит гор­до!» выражает мнение многих.

Однако реальность, прежде всего две мировые войны, массовые репрессии и ряд других событий столетия обнажили наихудшие человеческие по­роки и слабости. В середине века известный французский писатель Робер Мерль на вопрос, что он считает самым важным явлением нынеш­него времени, ответил: “Исчезновение челове­ка!», имея в виду потерю людьми их лучших, «че­ловеческих” качеств. Тем не менее обществен­ные науки по вполне понятным соображениям продолжают трактовать человека с максималь­ным пиететом.

Исследование человеческого фактора в рам­ках метастратегии неизбежно предполагает соот­несение его с базисными понятиями пространства и времени. Сам смысл темы диктует следующие вопросы:

—     каковы характер и степень воздействия на человека пространства и времени, формирующих его как субъекта общественных отношений;

—  насколько свободен человек в принятии сво­их решений и, следовательно, каковы реальные возможности его воздействия на пространствен­но-временные факторы.

Постановка этих вопросов выявляет специфи­ку новых подходов. Задача локализации “челове­ческого фактора” предполагает отказ от априор­ного признания того, что человек занимает цент­ральное место в изучаемой системе отношений. Ответы может дать лишь исследование взаимо­связей человека с пространством и временем. При этом в соответствии с самим смыслом мета- стратегической концепции отношения человека и пространства рассматриваются в единстве с временным фактором. Даже в тех случаях, когда это единство по тем или иным причинам не декла­рируется или не служит предметом обсуждения, оно непременно имеется в виду.

Обычно вопрос о влиянии пространства на че­ловека в его традиционной постановке исходит из существования человека в пространстве как в природной сфере обитания, “окружающей сре­де”. При этом на первый план выдвигаются эко­логические аспекты. Очевидно, этого подхода полностью не избежать, учитывая многогран­ность темы. Тем не менее необходимо иметь в виду, что сам человек является частью простран­ства, в котором он существует. Поэтому обще­принятое суждение о влиянии окружающего про­странства на человека условно. По-видимому, от­нюдь не менее правомерно ставить вопрос о том, насколько та часть пространства, которая “явля­ется человеком”, органично связана, слита с ок­ружающим его внешним пространством — мест­ностью, регионом, страной, континентом. Про­блема тождества и различий между человеком (а следовательно, человеческим коллективом, об­ществом), то есть “внутренним пространством”, и “внешним пространством”, является в этой теме центральной.

При этом в каждом случае возникает необхо­димость выбрать масштаб, а практически — раз­меры внешнего пространства. Обычно в полити­ке оно ограничено рубежами страны. Однако в зависимости от конкретных задач исследования пределами ограничения могут стать: этнический ареал (например, Чечня, Северная Ирландия и т.п.), природно-географические условия (Аркти­ка, тропическая зона и т.д.) и пр.

Вместе с тем апоиопно гтпр.лпт1ягярт(’а г»™*»,-,.» изначальное влияние пространства на человека, поскольку человек появился после про­странства, развивался в нем, вместе с ним, приоб­ретая определенные качества, закрепляя их в на­следственности под воздействием уже существу­ющего пространства. Учитывая, что человек может рассматриваться как крохотная часть того колоссального пространства, в котором он суще­ствует, первоначальная гегемония пространства очевидна. Однако в дальнейшем человек, уже ис­пытавший воздействие пространства, сам всей сво­ей деятельностью влияет на окружающий мир.

Рассмотрим упрощенную схему взаимодейст­вия человека и пространства: пространство с его общими и конкретными условиями, количест­венной и качественной характеристикой — при­родно-географические условия — предпосылки социального развития — основные стереотипы мышления — поведенческие последствия — воз­действие на себя самого и на окружающий мир, то есть в конечном итоге на пространство и время.

Общая логика схемы позволяет раскрыть как возможности, так и пределы целенаправленного влияния человека на базисные факторы своего общественного существования. Понятно, что это необходимо для чисто практических выводов.

I

Исследования, проводимые в рамках таких проблем, как “Человек и географическая среда”, “Человек и природа” и другие давно уже призна­ли влияние природно-географических факторов на человека. Метастратегия учитывает имеющи­еся наработки, однако не ограничивается тради­ционным подходом. Новым, в частности, являет­ся то, что исходными выступают весьма широкие понятия пространства и времени, и, следователь­но, исследование выходит за пределы традицион­ных вопросов.

Тема влияния пространства на человека, об­щество, конкретные народы охватывает весьма широкий круг вопросов. Речь идет о националь­ном, культурном, в том числе языковом, инфор­мационном пространстве. При таком подходе возникают большие возможности для познания тех конкретных вариантов зависимости от прост­ранственных факторов, которые предопределя­ют основные направления развития того или ино­го человеческого сообщества, этноса. Иными словами, становится возможным раскрыть логи­ку формирования “рамочных условий”, в кото­рых проходит этот процесс.

Одним из очевидных вопросов, возникающих в этой связи, является размер национального про­странства, занимаемого тем или иным этносом. Масштабы пространства во многом определяют политическую, экономическую, общекультур­ную судьбу соответствующих народов и госу­дарств. Пример России, который вполне уклады­вается в рамки общемирового опыта, весьма по­казателен.

Колоссальные размеры пространства, объеди­ненного в одно государство, предоставляли ог­ромные хозяйственные возможности, определив вместе с тем сложные, неоднозначные последст­вия. В оборонном отношении громадные терри­тории позволяли россиянам изматывать врага, разрушать его коммуникации, наносить удары по его базам и т.д. В целом неприятель, решившийся на вторжение в Россию, был как бы обречен “рас­твориться” на ее просторах. Само пространство вместе с климатом выступало активным союзни­ком России в защите от врагов. Комплекс этих факторов способствовал формированию психо­логической атмосферы независимости, самобыт­ности, “особости” как идейных принципов. Убеж­дение в необходимости “особого пути” возникло не на пустом месте. Нет сомнения, что многове­ковая панорама показывает, как масштабы про­странства влияют, а зачастую и определяют об­щие направления развития целых народов.

Вместе с тем эти же пространства в складыва­ющихся общих рамках развития воздействовали на формирование российской государственности, социальных условий, то есть на общую судьбу на­родов страны, порождая подчас весьма тяжелые обязательства.

Громадные, резко различные в природном от­ношении территории чрезвычайно усложняли уп­равление страной. Достаточно напомнить, что несколько веков назад для доставки на окраины России важнейших указаний из столицы требова­лись месяцы. Отдаленность, даже определенная оторванность российских провинций (а это боль­шая часть страны) была причиной слабой управ­ляемости обширнейших территорий, их “не­послушания”, тенденции к сепаратизму.

Стремясь преодолеть этот не устраненный до поры до времени порок, центральные власти ужесточают свои требования, вводят суровые за­коны. В свою очередь, “провинция”, иными сло­вами, большинство населения, прибегает к основ­ному доступному для него средству — уклонению от исполнения законов. Возникает ситуация, мет­ко сформулированная Салтыковым-Щедриным, при которой народ смягчает чрезвычайную стро­гость законов их неисполнением. В результате правовой нигилизм становится явлением, харак­терным для отечественного менталитета и накла­дывает отпечаток практически на все стороны российской жизни.

Важнейшими последствиями громадности го­сударственного пространства для судеб народов, населяющих Россию, являются логистические ус­ловия. Известно, что чем больше расстояния, на которые приходится перевозить грузы и пассажиров, тем выше транспортные расходы. Страна с такой огромной территорией, как Россия, с этой точки зрения оказывается в невыгодном положе­нии. Затраты на транспортировку не только го­товых изделий, но и сырья, топлива, материалов на большие расстояния повышают себестои­мость продукции.

Это объективное обстоятельство, которое яв­ляется как бы “платой за пространство”, хорошо известно, например, в российской внешней тор­говле, поскольку оно отрицательно влияет на це­новую конкурентоспособность отечественных экспортеров. Во внутрихозяйственных отноше­ниях эти дополнительные затраты скрыты из-за специфических условий рынка (раньше социали­стического, теперь деформированного рынка постсоветской России).

Острота этой проблемы требует вмешатель­ства государства не только узко в сферу транс­порта, но и более широко — в экономику, а это становится дополнительным мощным стимулом для того, чтобы роль государства в “организации пространства”, создании соответствующей ин­фраструктуры воспринималась как жизненно важная. Поколения людей вырастают в убежде­нии (вполне обоснованном), что значение госу­дарства неоспоримо, кроме прочего, еще и пото­му, что именно оно и только оно способно орга­низовать пространство, то есть сделать его пригодным для сносной жизни. В психологичес­ких стереотипах россиян государство закрепляет­ся как активный посредник между людьми и про­странством.

Если в вопросах обороны государство естест­венно выступает как защитник Родины (родного пространства), а еще раньше как “собиратель за- мель”, то есть сила, собственно формирующая, создающая страну (национальное пространство), то в дальнейшем на первый план выдвигается роль государства как посредника между людьми и пространством. Пример из области динамичес­кого использования пространства (транспорт и логистика) — лишь один из наиболее наглядных.

Понятно, что любая страна сталкивается и с проблемами “платы за пространство”, и с необхо­димостью организации пространства. Однако Россия как крупнейшая держава в истории вы­нуждена решать особенно сложные вопросы, и в этом смысле ее проблемы зачастую ближе к об­щемировым, нежели к тем, которые стоят перед другими отдельно взятыми странами.

Одним из важных психологических последст­вий этого является особое, специфически сформи­ровавшееся, “вселенское” самосознание россиян. Жизнь в державе, в пространственном отношении (размеры, разнообразие и т.д.) представлявшей со­бой как бы уменьшенную модель мира, неминуе­мо способствовала отождествлению российского
с общемировым. Пространственные характерис­тики типа: “СССР — 1/6 часть суши” отнюдь не случайны. Для российского мышления характер­но планетарное сопоставление. Идея вначале ми­ровой революции, а затем “победы социализма во всем мире” как бы естественно “вписалась” в пси­хологию людей, поскольку они осознавали себя органической частью особого мира — России. По­нятно, что этот мир — лишь часть большего (цело­го) мира, планеты Земля. Масштабность прост­ранственного мышления порождает и темпораль­ные выводы. “Москва — третий Рим!” — наглядный пример.

Другой пространственной характеристикой территории страны (наряду с размерами) являет­ся ее местонахождение в системе географических и иных координат. Последствия экономические, общекультурные, исторические (то есть темпо­ральные) очевидны.

Естественно, например, что расположение России в относительном отдалении от основных наиболее развитых регионов (в прошлом от Сре­диземноморья, затем от Западной Европы и Се­верной Америки) создавало и создает поныне су­щественные экономические и организационные трудности для развертывания связей с теми стра­нами, которые лидируют в сфере экономики.

В целом воздействие пространства на социаль­ные условия, на весь ход истории народа ослож­няется рядом других обстоятельств и проходит многочисленные промежуточные стадии. Так, в России огромные территории и расстояния, с од­ной стороны, замедляли процесс развития, делали его “дороже” по сравнению, например, с западны­ми странами, а с другой — постоянное наличие свободных земель подталкивало к экстенсивному пути развития, более “естественному”, практиче­ски более целесообразному в подобной ситуации. Экстенсивный по преимуществу ход развития по­степенно формировал не только саму “матери­альную” судьбу народов России, но и психологию, передававшуюся из поколения в поколение, опре­деленные стереотипы мышления и поведения.

Естественные (природные) и искусственные (созданные трудом человека) компоненты прост­ранства оказывают мощное воздействие на лю­дей. Суровые природные условия на большей ча­сти территории России влияли на общий ходраз­вития российского общества, на то, как складывались преобладающие типы и методы хо­зяйствования, формы собственности, отношение к ней различных групп населения и т.д. Все это и многое другое фактически определяло психоло­гию народа.

Специалисты справедливо указывают, что су­ровые природные условия в России постепенно выработали непритязательность национального характера,мужественное, даже спокойное огно-

МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ № 6                     1999

шение к трудностям, как к чему-то неизбежному. В значительной степени благодаря этим качест­вам, несмотря на суровые условия и вопреки им, сложилась громадная, многоликая держава, кото­рая стала одним из ведущих государств мира. Бо­лее того, в XX в. Советский Союз был одной из двух супердержав и смог противостоять в течение нескольких десятилетий коалиции экономически наиболее развитых стран мира (“капиталистичес­кому лагерю”).

Во внутренней жизни страны этот же россий­ский менталитет в немалой степени способство­вал долготерпению народа к материальным тяго­там, а также к жестокостям и даже безумствам властей. В этом, впрочем, и причина стабильнос­ти государства, даже во времена царствований Ивана Грозного, Петра I или в некоторые перио­ды нынешнего столетия. Речь идет о феномене “безмолвствующего народа”, если использовать известное выражение А.С. Пушкина.

В рамках вопроса о влиянии пространствен­ных условий на общую “судьбу” страны важно обратить внимание на совпадение векторов, дей­ствующих в одном направлении. Такое совпаде­ние, или, точнее, совмещение, усиливает конеч­ный эффект. Например, в России эффект тормо­жения вызывался кумулятивным воздействием колоссальности территорий, их нахождением вдали от основных мировых центров развития, суровыми природными условиями и многочис­ленными последствиями этих факторов, в том числе слабостью связей российских пространств с другими (зарубежными). Периодически проявля­ющая себя тенденция к автаркии, а более широ­ко, в культурологическом смысле, тяга к “само­достаточности” являются естественными послед­ствиями указанных причин.

Понятно, что существует и ряд обстоятельств, действующих смягчающим образом. Об одном из них упоминалось. Это “помощь” громадных про­странств в защите страны. Другое-благотворное влияние, оказываемое колоссальными природ­ными богатствами, минеральными и биологичес­кими. Впрочем, не следует забывать, что само на­личие этих богатств России является следствием, причина же заключается в масштабах российско­го государственного пространства.

Вопрос о влиянии пространства на человека, на судьбы целых народов раскрывает еще одно существенное обстоятельство — связь между про­странственным и темпоральным воздействиями.

Конкретные пространственные факторы, как было показано на ряде примеров, ускоряют или, наоборот, замедляют развитие целых народов, влияют, а зачастую и определяют пути и формы этого  развития – экономического, Социального, общекультурного. Но важнейшим является то

плане формирует общий духовный облик народа, постепенно, в течение столетий создает поведен­ческие стандарты и стереотипы мышления, за­крепляет основные характеристики в генетичес­ком коде, который передается из поколения в по­коление. Эти свойства и стереотипы постепенно меняются и корректируются как функция при­родных и социальных условий, в которых живет данное человеческое сообщество.

II

Если даже принять положение, что простран­ство можно рассматривать как “матрицу”, в кото­рой закодированы предпосылки скорости и об­щих направлений развития в данной стране, вряд ли этого будет достаточно для рассмотрения по­ставленных выше практических вопросов.

Действительно, обширный фактологический материал свидетельствует, что пространство не только оказывает определяющее воздействие на человека, его поведенческие стандарты, но и про­граммирует на будущее конкретные ситуации, вытекающие из специфики национального про­странства.

Обратимся к примеру России. Удивительный феномен российской общественной жизни, непо­средственно связанный не только с социальными условиями, но и с влиянием пространства, — ком­плекс весьма конфликтных взаимоотношений между властью и народом. По существу проблема “власть и народ”, или, шире, “верхи и низы” про­ходит через всю историю России. Хотя она вос­принимается как темпоральная, но в основе своей органически является пространственной.

Выше говорилось о ряде последствий владе­ния большим пространством с суровым климатом и отдаленностью (Север, Сибирь, Дальний Вос­ток и др.) от основных центров страны и зарубеж­ных стран. Среди проблем специфического свой­ства — необходимость для власти нести большие расходы не только на само управление, но и на поддержание хозяйственной жизни, социальную помощь. Это накладывает дополнительное бремя на всю страну и заставляет государство брать на себя масштабные перераспределительные функ­ции, облагая — явно и неявно — сверхналогами на­селение. Само по себе это вызывает недовольст­во, особенно у бедных слоев.

Вместе с тем необходимость управления об­ширными территориями (понимая под этим все функции, включая хозяйственные) неминуемо оз­начает создание и содержание большого и доро­гостоящего бюрократического аппарата, так ска­зать “начальства”. Народ традиционно восприни­мает этих чиновников как нахлебников. Поскольку, как давно доказано

лировал известную истину), бюрократический аппарат имеет постоянную тенденцию к росту, то результатом является неуклонное увеличение в обществе паразитарных слоев. Соответственно возрастает оппозиция населения, в первую оче­редь занятого в отраслях материального произ­водства. Трудящиеся обретают зримое основание для конфронтации с властями, более широко с “эксплуататорами” вообще, в которых начинают видеть источник всех бед и невзгод. А это идеаль­ная обстановка для неповиновения, неисполнения законов и распоряжений, массовых хищений как формы социального протеста. В периоды ее обо­стрения возникает революционная ситуация. При этом текущие конкретные причины (ухудшение социально-экономического положения в России в период войны с Японией в 1904-1905 гг., Первой мировой войны 1914-1918 гг. и др.) зачастую вос­принимаются как единственные, хотя в целом ход событий предопределяется глубинными факто­рами, в своей основе пространственными.

Таким образом, воздействие пространства, ес­ли говорить об исторических судьбах России, как ни парадоксально, приводит к двум сосуществую­щим последствиям в сфере общественной психо­логии: к стабильности (“пассивности”) социаль­ной реакции и к устойчивой оппозиции к любой власти.

В целом труднейшие условия России делают практически неизбежным формирование силь­ной власти, так как иначе само существование го­сударства становится проблематичным.

При ослаблении (в том числе “демократиза­ции”) власти возникает ситуация, когда латент­ным центробежным силам уже не противостоит адекватное сдерживание со стороны политически мощного центра. Именно поэтому всякий раз, когда российская власть по той или иной причине ослабевала, сразу же начинался процесс распада. Так было еще в допетровские времена, затем в период крушения империи после февраля 1917 г. и вновь уже в конце нынешнего столетия.

Эти деструктивные процессы говорят не толь­ко о том, что институциональные пространствен­ные факторы предопределяют основные параме­тры политических режимов, но и о том, что они моделируют вполне конкретный характер соци­ально-экономических ситуаций и конфликтов встране.

Понятно, что, распространив свою власть на “города и веси”, каждый сильный режим стремит­ся еще больше усилить независимость от своих подданных, свести к минимуму свою подконт­рольность. Российские политические режимы также подчинялись этой общей закономерности и сформировали собственную весьма прочную традицию. Естественно, это не могло не сказать­ся на психологии власти, на ее отношении к свое­
му народу. Сохранились многочисленные свиде­тельства, относящиеся и к далекому и к недавне­му прошлому. Иван Грозный, кумир многих сторонников сильной власти, был прям и лакони­чен: “Народ мой — пьяница и вор”. В.И. Ленин (на словах) был менее суров, но тем не менее обозвал народ “нацией обломовых”. И.В. Сталин по своей натуре был осторожен на высказывания, но зато на деле, в повседневной политике показал себя верным ленинцем, намного превзошедшим учи­теля.

В нынешнюю, демократическую эпоху нравы существенно смягчились. Однако традиционная схема отношений “верхи” — “низы” осталась, при­нимая, впрочем, временами снисходительную форму, не лишенную некоторой доброжелатель­ности. Так, при публичном, на всю страну, обсуж­дении реформ, когда власть предержащим был напрямую задан вопрос, что не лучше ли было бы проводить в России реформы, используя опыт Китая, один из руководителей с сожалением от­ветил: “Где же нам найти столько китайцев?”. Это указание на то, что россияне во многих отно­шениях “не дотягивают” до уровня китайцев, бы­ло встречено присутствующими с полным пони­манием и сочувствием к трудностям начальства.

Надо сказать, что народ, со своей стороны, то­же традиционно не жалует “верхи” вообще. В ча­стности, об этом красноречиво говорят народные пословицы и поговорки, которые справедливо считаются выражением общественного мнения. Особенно интересны формулировки, выражаю­щие стереотипы народного мышления, закреп­ленные в сознании благодаря многовековому опыту и трактующие социальные проблемы, так сказать “вечного” характера. В качестве приме­ров можно привести афоризмы, во-первых, о пра­вовом и моральном беспределе и, во-вторых, об источниках обогащения.

Выражение “До Бога высоко, до царя далеко” не только констатирует с философским спокой­ствием постоянную ситуацию, но и содержит оп­ределенную аналитическую оценку. Весьма при­мечательно, что народная поговорка интуитивно, но правильно называет первопричину неспособ­ности властей поддерживать законопорядок — “далеко”. Здесь нельзя отказать “низам” в не­предвзятости. По существу они признают объек­тивную роль расстояний, невозлагая ни на кого, так сказать “персональную” ответственность за царящую несправедливость.

Исключительно важное значение имеет уста­новившееся мнение россиян о специфике тех ме­тодов, которыми в России достигается богатство: “От трудов праведных не наживешь палат камен­ных”. Моральное осуждение выражено достаточ­но четко.

Причинно-следственная зависимость приво­дит, как показывают эти примеры, к вполне кон­кретным характерным ситуациям. Так, убежден­ность в том, что добиться справедливости невоз­можно ни от Бога, ни от царя, или, иными словами, невозможно рассчитывать на помощь ни церкви, ни государства, направляет инициати­ву масс на другие пути.

В спокойные годы социальное недовольство выражается, по остроумному выражению, “един­ственным видом протеста, возможным в России, — казнокрадством”. Правильнее было бы, впрочем, говорить о том, что в нашей стране постоянно идет стихийный процесс социальной компенса­ции, массового и самовольного перераспределе­ния общественного богатства. Понятно, что при революционном обострении этот процесс приоб­ретает повсеместный и разрушительный харак­тер. Октябрь 1917 г. с его лозунгом: “Грабь на­грабленное!” — является классикой.

Итак, причинно-следственная зависимость, ис­ходным фактором которой является сама базис­ная категория пространства, весьма четко опре­деляет и конкретные ситуации, складывающиеся в ходе развития страны, и специфическую психо­логическо-поведенческую реакцию населения на эти ситуации. Тем более, когда последние носят по существу не случайный, а вполне привычный, даже застарелый характер.

При всем значении соображений, связанных с воздействием пространства на человека, необхо­димо, разумеется, признать, что они вынужденно исходят из того, что каждый человек или опреде­ленное сообщество людей рождаются в уже за­данных пространственных и временных условиях. Между тем в ходе своего развития люди стремят­ся улучшить эти условия, сделать окружающее их пространство более комфортным. При этом воз­можны либо переход в другое (“лучшее”) прост­ранство, либо улучшение (“перестройка”) своего пространства.

III

Иными словами, если человек “недоволен” своим пространством, он может либо покинуть его, либо попытаться изменить, “улучшить” его. Разумеется, если речь идет об отдельно взятом человеке, это вопрос лишь его личной судьбы. Однако когда речь идет о больших коллективах, целых народах, то возникают проблемы, относя­щиеся к метастратегии.

При этом люди, принимая решение о смене пространства, сталкиваются с трудностями не только практического, “бытового”, но и фунда­ментального порядка. Эти обстоятельства отно­сятся к понятиям пространства и времени.

Мы уже говорили, что человек — это часть пространства. Данное утверждение справедливо и по отношению к пространству вообще и к впол­не конкретному пространству. В одной из попу­лярных песен первая мысль выражена в общедо­ступной форме. В ней говорится: “Мы — дети Га­лактики…”. Однако не менее верно, что мы все дети конкретного пространства: страны, области, города, деревни — “малой родины”. Если же ссы­латься для примера на художественные произве­дения, характеризующие связи человека с “его” конкретным пространством, то можно процити­ровать практически любого русского классика. Возьмем А.С. Пушкина: “Нам целый мир чужби­на, отечество нам — Царское Село”.

Однако если понятие “Родина” воспринимает­ся прежде всего, как место рождения и жизни че­ловека, то в действительности не меньшее значе­ние имеет то, что здесь родились и прожили жизнь его родители, его предки. Более точно, афористично об этом сказано опять же у А.С. Пушкина — “любовь к отеческим гробам”. Здесь, по существу, речь идет уже о времени, о временном факторе. Родина воспринимается как конкретное пространство во временной перспек­тиве. Кстати, это определение не раз подтвержда­лось на практике. Так, в наше время в Югославии, когда сербов силой вынуждали покидать их род­ные места, где предыдущие поколения жили сто­летиями, люди увозили как самое ценное прах своих предков. Тем самым они увозили с собой и прошлое своей родины, то есть конкретное про­странство вместе с прошедшим временем. Стра­дания приближают людей к пониманию фунда­ментальных истин быстрее, чем любые теории.

Вполне естественно, что привязанность чело­века к родному пространству тем сильнее, чем не­посредственнее, ближе он (человек) связан с про­странством, чем осязаемей для него окружающее пространство “малой родины”. Не случайно традиционно именно крестьянство, связанное на­прямую с землей, с конкретным, обычно единст­венным в течение всей жизни пространством (де­ревней, селом, волостью), считалось эталоном патриотизма. Однако времена меняются, и вмес­те с ними меняемся не только мы, но и наше кон­кретное пространство. Возникает проблема из­менения родного пространства, иногда равно­значная его потере.

Человек, не просто формирующийся из поко­ления в поколение под влиянием конкретного пространства, но по существу являющийся его ча­стью, естественно привязан к этому пространству многими узами: физиологическими, социальны­ми, психологическими. Понятно, что изменения, происходящие в окружающем пространстве, вос­принимаются зачастую настороженно, а то и про­сто со страхом.

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР В МЕТАСТРАТЕГИИ

Беспокойство это тем сильнее, чем теснее и непосредственнее человек связан условиями жиз­ни с окружающим пространством, зависим от не­го. Очевидно, что в прошлом, при традиционных укладах эта зависимость воспринималась острее, нежели в дальнейшем, когда человек посчитал себя более независимым от окружающего мира. Собственно, эта обеспокоенность и является ис­точником того консерватизма, который часто ставят в вину крестьянству, рассуждая о его “кос­ности”.

Уже в далеком прошлом стремление сохра­нить пространство, защитить его от изменений часто воспринимались как необходимость огра­дить пространство от его извечного врага — вре­мени. Древние египтяне строили гигантские пи­рамиды как символ незыблемости пространства. Отсюда известное утверждение, что “даже время боится пирамид”. Люди стремились наглядно про­демонстрировать вечность пространства, его пре­восходство над временем. Предстоящие переме­ны с многочисленными опасностями, бедами, смертью, наконец, воспринимаются как сущность времени. Защита пространства, в этом понима­нии, — это и самозащита человека от времени.

Строительство пирамид в Египте и Южной Америке можно истолковать как героическую и почти безумную попытку целых поколений ос­тановить время или хотя бы закрепить себя в ка­ком-то конкретном периоде времени, не дать возможность темпоральному потоку унести с со­бой в неизвестность окружающий мир, конкрет­ное, родное пространство. Однако эта титаниче­ская борьба была обречена. Время продолжало свое движение, и появились люди, которые осо­знали это.

Исход из Египта, описанный в Библии, можно рассматривать как пример сознательного разры­ва людей со своим прежним пространством. Это история людей, отказавшихся от строительства пирамид, от попыток “остановить время”. Осо­знание необходимости движения вперед, ухода из прежнего пространства, а тем самым из прошло­го означало выбор принципиально нового пути. Люди, решившиеся на это, пошли “другим пу­тем”, через пустыни, сквозь расступившееся море и многие несчастья. Однако это уже иная тема, относящаяся по преимуществу не к пространст­венному, а к темпоральному фактору и виртуаль­ному миру.

Между тем сколько-нибудь значительный “ис­ход” людей, их переезд в другую местность, реги­он, страну, на иной континент приводит к важ­ным последствиям. Люди, меняющие пространст­во для себя, одновременно меняют пространство и для других: для тех, кто остается на прежнем ме­сте, и для тех, кто проживает на новом.

После открытия Колумбом американского континента эмигранты из Европы, кто добро­вольно, кто вынужденно, радикально сменили пространство, а тем самым и судьбу. Вместе с тем они способствовали изменению пространства, прежде всего в Америке, а как следствие создали условия для формирования на американском кон­тиненте новых народов. Это явление имеет все­общее значение.

При всем том, что к изменениям в пространст­ве приводит любое перемещение людей, пробле­мы прямого, зачастую целенаправленного воз­действия на пространство также весьма важны и заслуживают отдельного рассмотрения.

IV

По большому счету любая жизнедеятельность человека меняет пространство. Несомненно, это было замечено людьми еще на заре их существо­вания и зачастую вызывало у них беспокойство. Весьма озабоченные сохранением своего кон­кретного пространства многие этносы выраба­тывали правила взаимоотношений с окружаю­щим миром, природой, животными (“младшими братьями”), одновременно пытаясь сформулиро­вать и нормы для “хозяев” пространства — языче­ских божеств. Это нашло свое отражение в мифо­логии и — более широко — в культурных традици­ях многих народов, что особенно заметно на примере обычаев народностей, живущих в тех же условиях, что и их предки: индейцы долины Ама­зонки, аборигены Австралии, многие народности Индии и т.д.

Серьезные проблемы “непроизвольного” воз­действия на окружающую среду, а более широко — на пространство в целом весьма обострились в связи с быстрым развитием науки и техники, а также стремительным ростом населения. Воз­никли обоснованные опасения глобального по­тепления и других климатических изменений, возникновения озоновых дыр, загрязнения атмо­сферы и воды. Под угрозой гибели оказались це­лые экосистемы, например, на Крайнем Севере РФ. Практически погибло Аральское море. Име­ются и другие подобные факты.

Вместе с тем радикальное изменение характе­ристик конкретного пространства и даже гло­бально всей планеты может произойти не только из-за воздействия человека на окружающую сре­ду или из-за природных перемен и катастроф. Че­ловек меняет пространство и средствами внеш­ней и внутренней политики. Ликвидация СССР и раздел постсоветского пространства между но­выми суверенными государствами могут быть примером прямого воздействия на пространство политическими средствами.

Крушение Советского Союза привело к распа­ду прежде единого пространства, то есть к изме­нению размеров, радикальным переменам во вза­имосвязях отдельных частей пространства, как российского, так и постсоветского в целом. Стали иными и связи со странами дальнего зарубежья. Вместе с тем началась ломка прежней простран­ственной инфраструктуры на территории раз­дробленного СССР — производственной, социаль­ной, транспортной, информационной, всякой иной. Катастрофичны последствия крушения культурного, языкового пространства.

Политическое воздействие человека на прост­ранство далеко не всегда осуществляется сравни­тельно мирно. Используемые в ходе войн сило­вые акции могут стать наглядными примерами предельно прямого, подчас примитивного взаи­модействия “человек-пространство”.

Среди классических примеров, которыми изо­билует история, — нашествие варваров на Рим. Пока Рим господствовал на просторах от Лузита­нии на западе до Рейна и Фракии на востоке, со­хранялась и развивалась римская, античная куль­тура в самом широком смысле слова. Ослабление римского владычества и его падение под натис­ком варварских племен привели к тому, что Евро­па оказалась под властью германцев, сарматов и других народностей. Политическая карта конти­нента, говоря современным языком, была пере­кроена. Но не только политическая. В корне из­менилось европейское пространство в общест­венном значении этого термина. Дальнейшее развитие Европы происходило уже в иных усло­виях. В частности, его темпы были чрезвычайно медленными в течение долгих столетий, вплоть до эпохи Возрождения. Иными словами, катаст­рофа, разрушившая общественно-политическое и культурное пространство Европы при распаде Римской империи, вызывала также и темпораль­ные последствия, продолжавшиеся примерно ты­сячу лет.

Впрочем, не меньше и свидетельств о преде­лах, ограничивающих возможности человека. В частности, военная история показывает весьма убедительно не только влияние человека на про­странство, но и его зависимость, подчас фаталь­ную, от пространства, точнее ограниченную воз­можность человека “подчинить” себе простран­ство.

Возьмем наиболее известные события. Напри­мер, историю Наполеона как полководца. Все знают многочисленные победы французского ге­нерала, затем императора, которые рассматрива­ются как образцы военного искусства. Однако из­вестны и не менее значительные поражения, при­чем в масштабах целых компаний. Закончилась провалом французская экспедиция 1798-1799 гг. в Египте. Неудачей завершилось вторжение в Ис­панию в 1808 г., разгром постиг Наполеона в 1812 г. в России.

Нисколько не умаляя искусства русских пол­ководцев: Барклая де Толли, М.И. Кутузова и других, мужества русских солдат, нельзя забы­вать и об общей причине неудачи всех трех кам­паний. Она в том, что Наполеон не имел возмож­ности установить господство над соответствую­щими пространствами. Ослабление связей с основными базами во Франции стало одной из причин ее поражения. Не случайно успешные войны Наполеона географически были жестко ограничены: на западе — Пиренеями, на севере — морским побережьем Франции, на юге — Среди­земным морем, на востоке — рубежами, за кото­рыми начинались просторы России. Ни в XIX, ни в X столетиях иноземные захватчики не имели возможностей военных, экономических и иных для того, чтобы установить свое господство над такими пространствами, тем более для того, что­бы “поглотить”, абсорбировать их.

В этой связи возникает очень серьезный во­прос о качествах, которыми должен обладать тот, кто может претендовать на подобное. Ины­ми словами, вопрос о качествах, относящихся к самому “человеческому фактору”, которыми по­следний должен обладать для выполнения исто­рической миссии “собирания земель”, то есть объединения под своей властью обширных про­странств.

В целом (безотносительно к России) процесс территориальной экспансии требует от этносов, начинающих масштабные завоевания, динамиз­ма. Речь идет о динамизме двоякого рода — в ре­альном пространстве и в психологии.

Уже в далеком прошлом проявило себя пока­зательное различие между оседлыми народами и кочевыми или по крайней мере теми, которые бо­лее связаны с передвижениями в пространстве (динамическим использованием пространства — в терминах метастратегии). Именно поэтому, осо­бенно в прошлом, кочевники (гунны, монголы, арабы) служили как бы цементирующим челове­ческим материалом для быстрого объединения под своей властью обширнейших территорий. Стремительные завоевания Аттилы, Чингизхана и халифов — только часть примеров.

Так называемые “морские” нации играли в ис­тории захвата обширных земель, в том числе заморских, такую же заметную роль, как кочев­ники в объединении сухопутных территорий. Ос­нование Карфагена финикийскими мореплавате­лями на средиземноморском побережье Африки и Испании, история норманских походов, созда­ние Испанией, Португалией, Британией, Голлан­дией обширных империй с владениями на других континентах свидетельствуют о том, что актив­ные участники этих событий были подготовлены к таким перемещениям в пространстве физичес­ки, материально и психологически. Иными слова­ми, речь идет о том, что экспансия, особенно ког­да речь идет о больших пространствах, требует динамизма не только в реальном, но в виртуаль­ном пространстве. Люди, осуществляющие экс­пансию, внутренне, так сказать “духовно”, долж­ны быть готовы к смене своего пространства на новое, до того бывшее для них чужим.

Таким образом, мощное воздействие человека на пространство может быть связано с двумя группами причин: обычной жизнедеятельностью или же с экстраординарными событиями (круп­ными перемещениями людских масс — “переселе­ниями народов”, завоеваниями).

Массовые миграции, вне зависимости от того, сопровождаются они насилием или нет, опреде­ляются как “горизонтальная экспансия”. Между тем, если сравнить подобные передвижения “по горизонтали”, с одной стороны, с широкими со­циальными потрясениями (движениями “по вер­тикали”), с другой, то между ними можно обнару­жить определенное внутреннее родство.

И те, и другие масштабные явления вызваны мощным желанием человеческих масс радикаль­но изменить свою жизнь, вырваться из своего прежнего пространства в новое, даже как бы пе­рейти в новое измерение. Это возможно либо пе­реместившись физически в иное пространство, переплыв через Атлантику, например, и в Новом Свете построив на “пустом месте” новую жизнь, создав новую страну (“движение по горизонта­ли”), либо революционным путем “очистив” свое исконное пространство от всего, что не удовле­творяет. Об этом собственно многочисленные лозунги типа “Мы весь, мы старый мир разрушим до основанья, а затем…”

Слова “Интернационала” на уровне подсозна­ния имеют более глубокий смысл, чем это может показаться чисто рациональному критику. За вы­сокопарной патетикой скрывается внезапно вы­рывающееся из самых недр человеческой души страстное желание переделать мир, переделать жизнь. Социальные потрясения, эти передвиже­ния “по вертикали”, прежде всего, воздействуют на временные потоки. Люди жаждут прихода другого времени, другой “эпохи”: социалистичес­кой, демократической, одним словом, “светлого будущего”.

Зарождение, осуществление и последствия глубоких социальных потрясений, разумеется, не могут не затрагивать пространство, однако по преимуществу это сфера темпоральных процес­сов.

Человечество на всем поотяжении своего су-ществования старается улучшить свои жизненные условия. Это может быть эволюционный

туация, приводящая к социальному взрыву, кото­рый резко меняет положение в обществе, поведенческие ориентиры людских масс, их пси­хологию. Иными словами, если обычная жизне­деятельность человека постепенно меняет прост­ранство, а следовательно воздействует на время, то резкое вмешательство человека в ход социаль­ного развития радикально воздействует на темпо­ральные потоки. Опыт показывает, что подобное силовое изменение временных потоков в конеч­ном итоге может привести к неожиданным ре­зультатам.

Изучение конкретного характера такого воз­действия и его последствий крайне необходимо для разработки широкомасштабной долгосроч­ной государственной стратегии.

V

“Вы просыпаетесь утром и обнаруживаете, что мир, который долгие годы воспринимался как фон вашей жизни, переменился. Все, к чему вы привыкли, становится совсем иным. Причем в рекордные сроки…” Это слова из статьи профес­сора П.С. Гуревича о так называемом “футуро- шоке” (НГ, 27 мая 1997).

Известный американский социолог О. Тофлер определяет футурошок как радикальное ускоре­ние темпов жизни под влиянием стремительного развития науки, техники, информатики. Много­численные последствия этого явления создали труднейшую психологическую проблему для це­лых поколений — проблему адаптации к стреми­тельно происходящим переменам. Понятно, что футурошок — лишь один из видов мощных темпо­ральных воздействий на психологию человека, на весь образ его жизни.

В целом человечество и в прошлом неодно­кратно сталкивалось как с резкими ускорениями скорости темпоральных потоков, так и с их за­медлением, а то и с изменением стрелы времени. Последствия подобных перемен, как правило, су­щественно меняли судьбы целых народов, при­чем эти последствия зачастую оказывались ката­строфическими. Темпоральные перемены, ини­циированные по сути самим человеком, могут зарождаться в виде широких социальных сдвигов (как например Французская буржуазная револю­ция конца XVIII в. или Октябрьская революция 1917 г. в России и многие другие исторические со­бытия).

Впрочем, история человечества изобилует временными катаклизмами, которые были вы­званы вмешательством иного рода в обычный, эволюционный ход событий. Такое вмешательство осуществлялось людьми которые ставили перед собой определенные, конкретные цели. Однако конечный результат их действий оказывался

непредвиденным, выходил за пределы непосред­ственных жизненных интересов и даже сколько- нибудь правдоподобных предположений людей той эпохи.

Завоевание варварами Римской империи вы­звало крушение ненавистного владычества. Од­нако в многовековой перспективе это закончи­лось культурным регрессом, отбросившим вспять народы Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. Для России негативную роль сыграло монголо-татарское иго 1243-1480 гг., которое, по всеобщему признанию, стало тормозом ее эконо­мического, политического и культурного разви­тия.

Спорным вопросом пока остается влияние со­временного мирного “нашествия” на Европу мно­гомиллионных масс эмигрантов. Официальные данные весьма неполно отражают масштабы эмиграционных потоков. Однако и они впечатля­ют. По статистике ОЭСР, в Германии проживает 5.3 млн. эмигрантов, в том числе 2 млн. турок, во Франции — 2.3 млн. человек, из которых две тре­ти — выходцы из Магриба (Алжира, Туниса и Ма­рокко), в Великобритании — 1.3 млн. эмигрантов- неевропейцев. четверть из них уроженцы Юго- Восточной Азии и т.д.

Еще более значимы события, связанные с кру­шением Советского Союза и катаклизмами в об­ширнейшем регионе от Балкан до Афганистана. В результате психологического “супершока” ока­залась дестабилизирована социальная психоло­гия многих миллионов людей, по существу “выби­тых” из прежних темпоральных потоков.

Когда речь идет о современности, обычно об­ращают внимание на непосредственные легко­различимые последствия: этнические и конфес­сиональные. В действительности мы сталкиваем­ся здесь с мощными глубинными процессами. Происходят перемещения пространственных ха­рактеристик, их перенос не только из одних реги­онов в другие, но даже с континента на конти­нент. Разумеется, это не может не менять психо­логические матрицы людей и их поведенческие стандарты. Темпоральные последствия уже ощу­щаются, а в дальнейшем будут решающими в формировании облика людей не только в Европе, но и далеко за ее пределами.

Итак, налицо грандиозный по своим масшта­бам процесс, когда стихийное массовое переме­щение людей оказывает радикальное “возмуща­ющее” воздействие на конкретные пространства, темпоральные потоки, а соответственно на самих людей: их психологию, шкалу жизненных ценно­стей обпаз жизни, поведение, даже внешний облик. Появляются факты                                            цептуальным установкам политиков и прави­тельств, обесценивая тщательно продуманные программы и решения. И главное, это всего лишь один из подобных примеров.

Если обычный ход времени означает посте­пенные изменения, то резкие перемены, чаще всего инициируемые самими людьми, радикально меняют пространство и время, а вместе с ними и самого человека. При этом возникают катаклиз­мы с разрушительными последствиями.

Строго говоря, любое изменение пространст­ва, в том числе и в особенности инициируемое людьми, воздействует на человека по многим на­правлениям. Так, работы российских ученых из Института биофизики Минздрава РФ доказали, в частности, что еще в эмбриональной стадии раз­вития любой человек уже полностью уязвим пе­ред лицом внешних “агентов”, которые искажа­ют структуру его нервно-имунно-эндокринной регуляции.

Исследования российских ученых, равно как и авторов докладов, публикуемых Национальным исследовательским советом США, подтверждают “всеобщую” уязвимость нервной системы буду­щего потомства. При этом ученые приходят к важнейшему выводу: “Вредно практически все, что отличает их сегодняшнее окружение от есте­ственного”. В рамках этих же исследований под­тверждаются поведенческие нарушения под вли­янием вредного внешнего воздействия и призна­ются далеко идущие общественные последствия. Так, прямо говорится, что в поведении современ­ного человека именно по этой причине снижается социальное и духовное начало, что налицо тен­денция к асоциализации и дегуманизации общест­ва. Допускается, что продолжение этого процесса будет угрожать каждому новому поколению.

Упомянутые работы, равно как те, которые касаются современного “футурошока”, весьма ценны сами по себе. Однако для метастратегиче- ского анализа проблем воздействия человека на пространство, а следовательно и на время, требу­ется более широкий подход. В связи с этим неце­лесообразно ограничивать рассмотрение постав­ленных нами вопросов только сегодняшним днем, а влияние окружающего пространства на челове­ка — только патологией, хотя бы и понимаемой весьма общо.

В целом нынешнее ускорение темпоральных потоков не только весьма наглядно показало опасность, которую оно несет человечеству, но и позволило сфокусировать внимание на конкрет­ных источниках темпоральных перемен. Не толь

посредственно на ускорение, замедление, измене­ние направления времени, но и воздействие

разом) в конечном итоге деформирует темпо­ральные потоки.

Опыт России и других стран показывает, что результаты зачастую бывают катастрофичными. Пример — нынешний распад Советского Союза и его последствия. Очень важно, что эти амбива­лентные последствия немедленно отражаются на самих людях, стереотипе их мышления, их пове­денческих стандартах.

Общество, политические движения, авторы концепций могут ставить перед собой цели на обозримое будущее с разной степенью успеха. Однако, когда сила их воздействия на глубинные факторы пространства и времени превышает оп­ределенную грань, возникает цепная реакция по­следствий, практически немедленно отражаю­щихся на людях, их психологии, поведении. Появ­ляются как бы новые люди с иной судьбой. В нашей стране, этой уменьшенной модели между­народного сообщества, такими классическими примерами можно считать формирование: “со­ветских людей” (кавычки даны отнюдь не в иро­ническом смысле), “новых русских».

Понятно, что одним из результатов этих пере­мен является то, что новые поколения начинают мыслить и поступать подчас совершенно неожи­данно (в том числе для своих физических и духов­ных родителей). Обостряется проблема “отцов и детей”, ситуация в обществе зачастую становится “непредсказуемой”. Знакомая картина, которая еще раз подтверждает, что люди редко бывают достаточно осторожны в своих отношениях с пространством и временем. Особенно с послед­ним, поскольку время вполне можно рассматри­вать как источник повышенной опасности по от­ношению к пространству, а следовательно,и к че­ловеку.

Вместе с тем, если максима “Не мы выбираем время, а время выбирает нас” и верна, то ее нуж­но существенно дополнить. Люди, хотя бы час­тично, “творят”, точнее “сотворяют” обществен­ное время. Соответственно, они должны созна­вать всю меру ответственности за свои действия, вызывающие радикальные перемены в темпо­ральных потоках.

* * *

Итак, человек в сложной системе своих взаи­мосвязей с пространством и временем сильно подвержен воздействию этих категорий. Роль пространства в предопределении общих, “рамоч­ных” условий развития конкретных человеческих сообществ и даже в “программировании” соци­альных ситуаций очевидна. Пространство, нахо­дясь в постоянном темпоральном движении, дей­ствуя непосредственно, физически и через соци­альные механизмы, формирует психологические стереотипы и стандарты поведения людей. В эти сложные и хрупкие процессы все более безапел­ляционно вторгается человек.

Многосторонняя активизация человеческой деятельности все сильнее воздействует на прост­ранство и время. При этом перемены в скоро­стях, направлении и качественных характеристи­ках временных потоков действуют как мощная дополнительная причина, искажающая прост­ранство.

Конечные и, как правило, амбивалентные ре­зультаты отражаются на самом человеке, меняя его психологию, духовный мир, образ жизни, фи­зическое состояние и т.д. Непредсказуемый и ра­дикальный характер многих последствий вызы­вает не только разрушительные катаклизмы на­ционального и международного масштаба, но и постепенные глубокие преобразования, которые некоторые ученые характеризуют как появление “мутантных” обществ.

В складывающейся подвижной ситуации с аморфными меняющимися системами вряд ли можно рассматривать человеческий фактор как центральный и тем более как независимый в его взаимоотношениях с базисными категориями пространства и времени. Напротив, разработка принципов государственной политики, особенно масштабного, долгосрочного характера, должна учитывать сложное, зависимое положение чело­века в его взаимосвязях с пространством и време­нем. Вместе с тем очевидно, что многих из разру­шительных общественных катаклизмов можно избежать, если поставить под профессиональный контроль хотя бы наиболее радикальные виды воздействия человека на базисные категории.

© 1999 г. И. Могилевкин